СИТУАЦИЯ: УПОРЯДОЧНЕННОЕ ПОВЕДЕНИЕ БЕЗ ПРАВИЛ
Глава 8. СИТУАЦИЯ: УПОРЯДОЧНЕННОЕ ПОВЕДЕНИЕ БЕЗ ПРАВИЛ
При рассмотрении вопросов, связанных с решением задач и автоматическим переводом, и при попытке выяснить вопрос о релевантности и значении тех или иных фактов (или слов) мы столкнулись с угрозой "регресса в бесконечность" - не имеющим конца сведением одних правил к другим. Аналогичная опасность существует и в обучении; в самом начале процесса обучения, еще до того момента, когда какие-либо правила могут быть сообщены или использованы, что-то обязательно уже должно быть известно. Мы убедились, что в каждом из этих случаев отсутствие фактов с фиксированными значениями ведет к тому, что этот процесс сведения можно остановить только обращением к контексту.
Теперь мы должны перейти непосредственно к рассмотрению понятия ситуации, или контекста. Это поможет нам дать более полное описание уникальной способности "быть своим в мире", присущей человеку, и той исключительной роли, которую играет этот самый мир в упорядоченном, но не предписываемом правилами поведении и благодаря которой только и становится возможным подобное поведение.
Для того чтобы отчетливо представить себе, о чем идет речь, имеет смысл напомнить в двух словах точку зрения наших оппонентов. В своем анализе эпистемологического допущения (гл. 5) мы показали, что к настоящему времени в философской традиции сложился взгляд, согласно которому все, что упорядочено, может быть формально описано в терминах правил. Своего наиболее впечатляющего и категорического выражения эта точка зрения достигла во взглядах специалистов в области "искусственного интеллекта", которые утверждают, что любая форма разумного поведения может быть формализована. Минский даже развил на основе этой догмы нелепую, но наглядно демонстрирующую его позицию теорию человеческой свободной воли. Он глубоко убежден, что любая упорядоченность подчиняется правилам. Поэтому, теоретизирует он, наше поведение либо абсолютно произвольно, либо регулярно и полностью определяется правилами. Говоря его собственными словами, "всякий раз, когда [в нашем поведении] наблюдается регулярность, представ-
222
ляющее его описание попадает в область детерминированных правил"*. В противном случае наше поведение совершенно произвольно и свободно. Вариант, при котором поведение может быть регулярно и в то же время не определяться правилами, ему даже не приходит в голову.
Мы попытаемся показать, что это не только возможно, но, более того, неизбежно, поскольку полная система правил, применение которых определено заранее для всех возможных случаев,есть нечто абсолютно немыслимое.
Обсуждая выше решение задач, мы ограничились рассмотрением задач формального рода, при решении которых испытуемый должен манипулировать однозначными символами в соответствии с некоторым набором правил; кроме того, были рассмотрены и другие бесконтекстные задачи, например тесты на сообразительность при отыскании аналогий. Однако если исследователи в области моделирования процессов познания рассчитывают построить психологическую теорию (и если создатели программ "искусственного интеллекта" хотят, чтобы их программы были признаны разумными), то они должны распространить механическую переработку информации на все области деятельности человека, включая те, в которых человек сталкивается (и успешно справляется) с задачами, обладающими открытой структурой и встречающимися в его повседневной жизни**.
* М.Minsky. Matter, Mind and Models.-In: M.Minsky (ed). Semantic information Processing, p. 431.
** Требовать здесь подлинной творческой активности - значило бы требовать слишком многого. М.Минский подчеркивает, что минимальным условием успешного машинного решения задач является наличие у вычислительной машины критерия приемлемости решения: "Прежде всего мы вынуждены заменить наши интуитивные соображения четко определенными требованиями технического характера... Минимум того, что можно требовать, -это существование некоторого способа узнавания удовлетворительного решения, когда оно нам встретится. Если мы этого делать не умеем, то задача должна быть заменена другой, которая в этом смысле определена лучше, и нам остается только надеяться, что решение этой другой - подменяющей исходную - задачи окажется хоть в чем-то полезным для решения первой" (М. Мinskу- Some Methods of Artificial Intelligence and Heuristic Programming.-ln: Proc. Symposium on the Mechanization of Intelligence. London, HMSO, p. 7). Однако в процессе творческой работы, как замечают А. Ньюэлл, Дж. Шоу и Г. Саймон, в цели субъекта входит, как составная часть, сама постановка задачи и выделение тех особенностей решения, которые делают его удовлетворительным (А. Newell, J. Shaw and H.Simon. The Processes of Creative Thinking. The RAND Corporation, P. 1320, September 16, 1958, p. 4). Например, у художника нет никакого критерия, с помощью которого он мог бы определить, что является решением стоящей перед ним художественной задачи. Он придумывает и саму задачу, и ее решение по ходу дела. Впоследствии его работа, возможно, послужит основанием для определения стандартных требований, обеспечивающих успех, но тем не менее сам успех первичен по отношению к канонам, вводимым позднее критиками. Если мы стремимся к созданию творческой программы, то мы не имеем права перекладывать на
223
Задачи с открытой структурой в отличие от настольных игр и тестов поднимают вопросы, связанные с трудностями трех типов: приходится определять, какие факты могут иметь отношение к рассматриваемой задаче, какие из них действительно имеют к ней отношение и какие из этих последних существенны, а какие нет. Начнем с того, что в любой данной ситуации далеко не все факты попадают в область потенциальной релевантности. Некоторые вообще не относятся к ситуации. Так, в контексте шахматной игры физический вес фигур не имеет никакого отношения к делу. О нем даже речь не заходит, не говоря уже о том, чтобы определять, существен он при выборе конкретного хода или нет. Вообще говоря, решить, имеют данные факты отношение к делу или не имеют, существенны они или не существенны, не так-то просто: это ведь не нагромождение кубиков, один из которых можно достать, не коснувшись остальных. Что считать существенным, зависит от того, что мы признали несущественным, и наоборот, и разделение это не может быть произведено независимо от какой-либо конкретной задачи или конкретной стадии какой-либо конкретной игры. Ну а поскольку релевантность фактов не закреплена за ними жестко, а определяется в зависимости от намерений человека, для каждого факта найдется такая ситуация, в которой он может иметь отношение к делу. Так, например, вес может иметь отношение к делу в ситуации, связанной с изготовлением шахмат (хотя в большинстве вопросов, принимаемых в расчет при изготовлении и продаже шахмат, он фактически не является релевантным, не говоря уже о его существенности). Такая зависимость релевантности от ситуации распространяется и на нерелевантность: в каждой конкретной ситуации существует неопределенное число фактов, которые могут иметь отношение к делу, и неопределенное число фактов, которые к нему отношения не имеют. Однако поскольку вычислительная машина не может "находиться в ситуации", она должна в каждый момент времени учитывать все факты, как, возможно, имеющие отношение к делу. В связи с этим перед исследователями в области ИИ возникает дилемма: либо они должны решить проблему хранения бесконечного числа фактов и доступа к этим фактам, либо они будут вынуждены исключить из сферы машинного анализа какие-то факты, возможно имеющее отношение к делу.
программиста работу по постановке задачи и определению правил для распознавания удовлетворительных решений. Однако невозможно даже представить себе, каким образом машина» программа могла бы творчески решить какую-то задачу или узнать, что она сделала что-нибудь в этом роде: ведь для этого программа должна содержать четкий критерий, определяющий, что есть задача и в какой момент ее можно считать решенной.
224
Но даже если бы для каждой конкретной задачи удалось свести соответствующий универсум к фактам, которые, возможно, являются релевантными (а пока это может делать только математик-программист, а не программа), остается еще проблема отыскания среди этих фактов тех, которые на самом деле релевантны, т. е. в действительности имеют отношение к делу. Даже в такой неформальной игре, как игра на скачках (которая гораздо более систематична, чем задачи с открытой структурой, встречающиеся в повседневной жизни), к числу возможно релевантных оказывается отнесенным неограниченное, неопределенно большое число фактов. Делая ставку на лошадь, мы обычно можем ограничиться рассмотрением фактов, касающихся возраста лошади, того, кто ее жокей, как она показала себя на предыдущих состязаниях и какие у нее конкуренты. Не исключено, что, анализируя только эти указываемые в программе скачек факты, машина сможет довольно неплохо играть, возможно даже лучше, чем средний игрок; но ведь всегда существуют другие факторы, которые в некоторых случаях могут оказаться решающими; например, может случиться так, что у лошади аллергия или что жокей только что повздорил с владельцем лошади. Нельзя сказать, что игрок-человек более всеведущ, чем машина; во всяком случае, если человек столкнется с такого рода фактом, то сумеет понять, что последний имеет отношение к делу. С точки зрения "искусственного интеллекта" такую способность человека можно было бы промоделировать, если бы удалось ввести в машину сведения из области ветеринарии, знание поведения людей непосредственно после неприятного разговора с начальством и так далее. Но здесь возникает проблема сортировки этого огромного запаса данных. На это нам отвечают, что вся информация будет надлежащим образом закодирована и снабжена метками в памяти машины, так что машине нужно будет только произвести просмотр по ключу "ставка на скачках", чтобы выбрать весь материал, который имеет отношение к данному вопросу. Однако может случиться, что какая-то информация не будет снабжена кодом, содержащим ссылку на это конкретное использование. Подробно разбирая этот пример, Ч.Тэйлор подчеркивает:
"Может оказаться, что на этого жокея сегодня не стоит ставить из-за того, что вчера умерла его мать. Однако, вводя в запоминающее устройство информацию о том, что человек непосредственно после смерти близких часто оказывается не на высоте своих лучших результатов, мы вряд ли можем рассчитывать на то, что при этом она будет снабжена ссылкой на скачки. Эта информация может иметь отношение к бесконечному числу контекстов.
Машина могла бы основывать свой выбор на ключевых понятиях, таких, как "лошадь", "жокей", "жокей Смит" и так далее, выбирая все относящиеся к ним факты. Но это также привело бы к абсурдно большому
225
перебору. Не исключено, что поиск, начавшийся с "жокея", "человека" и "лошади", привел бы нас ко всему, что имеет отношение к кентаврам. Единственный способ, с помощью которого машина могла бы концентрировать внимание на релевантных фактах, состоит в том, чтобы ввести в рассмотрение соответствующий обширный класс фактов (или какой-нибудь другой класс, выбранный на столь же широком основании) и затем проверить каждый его элемент с тем, чтобы убедиться, что он причинно связан с исходом скачек, оставляй для дальнейшего рассмотрения только релевантные факты и отбрасывая все остальные"*.
" Многое из того, что человек знает о ситуациях и их возможном развитии, представляет собой "знание дела", то есть знание, которое не может быть разложено до уровня набора конкретных указаний или утверждений о фактах; оно представляет собой просто общую способность генерировать соответствующие данной ситуации действия, а, следовательно, в случае необходимости и "указания", на которых они основываются. Обычно мы представляем себе эту неопределенную- не разложимую далее форму знания как нечто неразрывно связанное с тем "знанием дела", которое лежит в основе наших действий. Однако и в основе наших переживаний, наших "страстей", лежит знание того же рода. Точно так же, как я пользуюсь некоторыми общими представлениями, позволяющими мне совершать прогулки, работать в саду, водить машину, вести дело в
* М.Мinsky. Introduction.-In: M.Minsky. Semantic Information Processing, p. 27.
227
суде (если я юрист) и т. д., я пользуюсь общими представлениями, позволяющими мне чувствовать, что значит подвергаться угрозам, слышать хорошие новости, быть обманутым моей возлюбленной, оказаться предметом насмешек в присутствии посторонних.
Вернемся к человеку, играющему на скачках. У него есть общее представление о некоторых обычных для человека действиях и страстях. Он воспринимает скачки как рискованное мероприятие, для победы в котором жокею (и лошади) понадобится максимальное напряжение воли и сил. Но восприятие этого включает в себя умение представить в воображении или угадать то бесчисленное множество опасностей, из-за которых эта воля и эти усилии могут испортить дело или рухнуть под ударами судьбы. Сведения об этих опасностях не хранятся где-то в уме или в мозгу в виде отдельных фактов, они не "разложены по полочкам", просто они обладают способностью возникать из общего представления о ситуации. Конечно, у разных людей эти общие представления различны по широте и точности. Если играющий на скачках сам когда-нибудь ездил верхом, то его представление об этом роде занятий гораздо четче; он может гораздо острее чувствовать момент, когда все может пойти прахом. Но даже у городского гангстера есть некоторое общее представление о том, что значит бороться до последнего и какое напряжение требуется для того, чтобы прийти первым в заезде.
Однако сторонник "искусственного интеллекта" может возразить, что все это есть не что иное, как просто некоторый отличный от машинного вариант того же процесса занесения и извлечения информации из "запоминающего устройства". Даже если он признает, что для машины этот метод недоступен, не исключено, что он все же поставит вопрос, как при этом решается задача поиска информации. Как играющий на скачках определяет, каковы те случайные факторы, которые имеют отношение к делу? В ответ на это можно сказать следующее: если мы отдаем себе отчет в том, что наше представление о мире возникает в результате нашего воздействия на него в соответствии с присущими нам разнообразными способностями, а также в результате нашей подверженности его влиянию, зависящей от различной направленности наших интересов, - если мы это понимаем, то нам должно быть ясно, что вопрос о том, как данная направленность интересов или данное намерение определяет наш выбор релевантных признаков из того, что нас окружает, даже не возникает. Потому что быть некоторым образом заинтересованным в чём-то или иметь те или иные намерения значит остро чувствовать ситуацию, в которой мы находимся; осознавать ее в том или ином аспекте, в связи с той или иной структурой. Так, беспокойство за собственную жизнь, когда меня окружает шайка головорезов, есть не что иное, как ощущение угрозы, исходящее от чего-то тяжелого, спрятанного в кармане одного из них, чувство незащищенности моего лица от кулаков другого, который может в любой момент ударить меня, и т. д."
Итак, человеческий мир заранее структурирован в терминах намерений человека и направленности его интересов, причем таким образом, что именно направленность интересов определяет, что считать объектом или важной особенностью объекта. Здесь машина ничего не может сделать, потому что она в состоянии иметь дело только с уже определенными объектами; пытаясь построить модель такого рода поля направленности интересов, программист может только приписать уже определенным фактам другие определенные факты, называемые значениями, которые ничего, кроме усложнения процесса поиска информации, не дают.
228
В своей книге "Бытие и время" М.Хайдеггер приводит описание человеческого мира, в котором человек чувствует себя как дома. Описание дается в виде схемы, представляющей собой мозаику взаимосвязанных орудий или инструментов (Zuenge), каждый из которых предполагает все остальные, всю "мастерскую" в целом и в конце концов намерения и цели человека. Сигнал поворота, который дает водитель автомашины, служит примером "факта", получающего свое значение из прагматического контекста:
"Сигнал поворота - это элемент оборудования, который "всегда под рукой" у водителя, находящегося за рулем; да и не только у него: те, кто не сидит в его машине (и они-то в первую очередь), тоже пользуются им, либо уступая дорогу с нужной стороны, либо останавливаясь. Этот сигнал находится "под рукой" в пределах мира, окруженный всем контекстом, связанным с оборудованием средств передвижения и регулирования дорожного движения. Это - оборудование для указания, и как всякое оборудование образовано ссылками на него или его предназначением".
У Л. Витгенштейна тоже нередко можно встретить ссылки на человеческие формы жизни и направленность человеческих интересов, так же как и на носящие очень общий характер "факты естественной истории", которые мы считаем чем-то само собой разумеющимся, когда пользуемся языком или организуем свою повседневную деятельность. Между прочим, это факты совершенно особого рода: они, по-видимому, ускользнули бы от внимания программиста, вздумай тот запрограммировать весь багаж человеческих знаний. Как сказал Л.Витгенштейн, "те стороны вещей, которые наиболее важны для нас, мы не замечаем, из-за их обыденности и простоты. (Так, человек может не заметить какую-нибудь вещь, потому что она постоянно находится у него перед глазами.)"** .И, что еще более существенно, эти факты таковы, что их связь с другими фактами пронизывает все, что нам известно; поэтому, даже если бы нам удалось найти точное выражение для этих фактов, классифицировать их оказалось бы очень трудно, а может быть, и невозможно. Основная глубинная идея, направляющая весь этот анализ, заключается в следующем: ситуация с самого начала организована в терминах человеческих потребностей и склонностей, благодаря которым факты получают свое значение, превращаясь в то, что они есть, поэтому вопрос о хранении и классификации огромных списков бессмысленных, изолированных данных никогда не возникает.
* М Heidegger. Being and Time. New York, Harper and Row, 1962, p. 109.
** L. Wittgenstein. Philosophical Investigations, p. 50.
229
С.Тоудс* подробно описал структуру поля жизненного опыта, первичную по отношению к фактам и неявно определяющую их релевантность и значение. Он подчеркивает, что в наш жизненный опыт мир входит в виде полей, вложенных друг в друга. Части объектов или те или иные их аспекты переживаются не как изолированные факты, а вложенными последовательно в целый ряд контекстов. И предлог "в" имеет множество различных смыслов, ни один из которых не совпадает с тем простым физическим включением части в целое, которое М.Минский и Дж.Маккарти принимают за основное. Части объектов переживаются как находящиеся в объектах, которые из них состоят, объекты находятся в местах, которые они заполняют, место расположено в своем локальном окружении, которое само помещается в слое возможных ситуаций в человеческом мире. Следовательно, данные - это далеко не такая простая вещь; те или иные аспекты объектов не даны непосредственно в мире, а характеризуют объекты в различных его местах, в их локальном окружении, в пространстве и времени. Нам удается сосредоточивать внимание на значимом содержании поля нашего жизненного опыта, потому что это поле не нейтрально по отношению к нам, а, наоборот, структурировано в терминах наших интересов и нашей способности понимать, что в нем содержится. Всякий объект, с которым мы сталкиваемся, обязательно появится в этом поле и поэтому обязательно должен быть представлен в терминах доминирующей в данный момент направленности интересов, причем как объект, достижимый для некоторой формы деятельности, порождаемой этим полем. Поскольку данное поле создается в терминах нашей заинтересованности, нам могут встретиться только такие факты, которые могут иметь отношение к делу. Таким образом, релевантность уже заранее встроена в наше поведение. Возвращаясь к рассмотренному выше примеру, мы можем сказать, что скачкам соответствует гнездо контекстов, вложенных один в другой; в него входят деятельность, игры, спортивные состязания, соперничество. Представить себе, что * S. Тоdes. The Human Body as the Material Subject of the World, 1963 (диссертация, выполненная в Гарвардском университете) , См. также: Comparative Phenomenology of Perception and Imagination-Part I: Perception.-Journal of Existentialism, 1966, Работа Тоудса содержит также несколько интересных догадок, касающихся некоторых неотъемлемых особенностей тела и их роли. Он описывает отдельные свойства телесной организации человека, например тот факт, что тело с большей легкостью может двигаться вперед, чем назад, что оно порождает право-левую структуру поля, что оно должно противостоять действию гравитации, стремящейся нарушить его равновесие; он показывает, какую роль играет такого рода опыт в нашем знании предметного мира. 230 некоторая деятельность есть скачки,- значит организовать ее в терминах стремления к победе, выигрышу. Вернемся к описанию, данному Ч.Тэйлором: "Играющий на скачках заинтересован в том, чтобы верно определить победителя. Поскольку он человек, у него есть представления о том, какие обстоятельства обычно важны в борьбе за победу, так что его заинтересованность означает, что и лошадь, и жокей, и все остальное воспринимаются им под углом зрения возможности тех или иных промахов. Поэтому, заметив в колонке некрологов сообщение о том, что вчера умерла мать Смита (Смит - жокей, эмоциональная чувствительность которого игроку хорошо известна), он в виде исключения не ставит на Смита вопреки тем сведениям, которые помещены в бюллетене о скачках. Машина восприняла все сообщение о смерти матери Смита как некоторый факт, касающийся Смита, наряду со всеми остальными фактами, такими, например, как сообщение о том, что троюродный брат Смита назначен ответственным за отлов бродячих собак в таком-то городе, и т. д.; затем машине пришлось бы произвести проверку наиболее вероятных следствий из этого разнообразия фактов. Это необходимо для того, чтобы решить, какие из них следует учитывать при выборе ставки". Таким образом, направленность наших текущих интересов, а также накопленные знания и умения всегда заранее определяют, что будет оставлено без внимания, что останется в качестве потенциально релевантного во внешнем горизонте нашего жизненного опыта и что будет немедленно учтено как существенное. Л.Витгенштейн постоянно подчеркивает, что анализ ситуации, сводящий ее до уровня фактов и правил (уровня, с которого, по мнению "традиционных" философов и специалистов в области вычислительных систем, как раз и следует начинать), сам по себе осмыслен только в некотором контексте и с учетом тех или иных намерений. Таким образом, элементы этого анализа уже отражают цели и намерения, с ориентацией на которые они были выдвинуты. При попытке найти окончательные бесконтекстные и бесцелевые элементы, которые нам нужны, чтобы найти не разложимые далее кванты информации, вводимые в машину (кванты данных, которые должны иметь отношение абсолютно ко всем задачам, поскольку они не выбирались специально ни для одной из них), мы фактически стараемся очистить факты нашего жизненного опыта именно от той прагматической организации, благодаря которой только и возможно их гибкое использование, приводящее к решению повседневных задач, Правда, нельзя сказать, что в машинной модели всегда в действительности отсутствует цель; даже модель, построенная в терминах ввода и извлечения информации из запоминающего устройства, так или иначе обязательно отражает контекст; но анализ контекста в терминах фактов и правил оказывается в этом случае жестким и ограничивающим. Для того чтобы это понять, допустим на минуту, что все свойства объектов (что бы ни понималось под этими словами) можно выразить в точной форме в 231 виде дерева решений так, чтобы в каждой вершине отмечалось, что выполняется дли этого объекта: данный, не зависящий от ситуации предикат или его отрицание. Такого типа структура классификации была запрограммирована Э.Фейгенбаумом в его модели ЕРАМ*. Эта распознающая сеть могла бы в принципе служить точным, исчерпывающим, не зависящим от ситуации описанием объекта или даже ситуации - в той мере, в какой ситуацию можно считать объектом. Может, таким образом, показаться, что эта сеть обеспечивает эффективное накопление информации, обходя вопрос о различении "поля" и "объекта". Однако в подобном описании такого рода информационной структуры упущено нечто очень важное - выпала организация самой структуры, играющая решающую роль в процессе накопления информации. Накопление информации и доступ к ней в этом дереве происходят по-разному в зависимости от того порядка, в котором производится проверка признаков. Анализируя программу ЕРАМ, У. Винн пишет: "В программе ЕРАМ процесс классификации... слишком зависит от предшествующего пути и слишком плохо поддается адаптивной перестройке, так как распознающая сеть может наращиваться только с самого низа и не допускает реорганизации, начинающейся с верхнего уровня. Использованная в сети тестовая процедура, относительно которой в дальнейшем ходе процесса выясняется, что она не имеет существенного значения для распознавания данного множества стимулов, не может быть ни исключена, ни заменена новой процедурой, поскольку это затронуло бы вышележащую часть сети. Таким образом, будучи однажды построенной, распознающая сеть ЕРАМ с трудом поддается реорганизации, которая может потребоваться для повышения эффективности поиска информации. Любая процедура реорганизации тестовых проверок в этой структуре значительно затрудняет поиск многих элементов информации, хранящихся в памяти"**. Таким образом, все решает порядок проверки признаков. A ведь в реальном мире все предикаты имеют одинаковый приоритет. Только имеющееся у программиста чувство ситуации определяет порядок построения дерева решений. Характерные различия между "полем" и "объектами" отражаются в машинной модели * E.H.Feigenbaum. An Information Processing Theory of Verbal Learning, The RAND Corporation, P-1817, Santa Monica, 1959. "В моделях типа, ЕРАМ подобная структура классификации, называемая "распознающей сетью", служит первичной информационной структурой. Она возникает как результат обучения распознаванию и воплощает в себе в каждый момент времени все то умение распознавать, которое уже приобретено к данному моменту. Распознающая сеть программы ЕРАМ представляет собой структуру типа дерева, поскольку к любому данному узлу ведет сверху только одна ветвь: от самого верхнего узла, называемого корнем, к любому узлу дерева ведет только один путь. Объект-стимул, предъявляемый программе для распознавания, может быть отнесен к тому или иному классу путем последовательного прохода через узлы ветвления к какому-то из конечных узлов сети" (W.Wуnn. An Information Processing Model of Certain Aspects of Paired-Associate Zearing; p. 5)90. ** W,Wynn. Op.cit., p.9. 232 только в преломлении, определяемом субъективными суждениями программиста. Учитываемый программистом прагматический контекст, очевидно, может в свою очередь быть описан с помощью дерева решений, но теперь уже порядок проверки признаков будет отражать некоторый более широкий контекст. Информация, касающаяся этого более широкого контекста, на каждом уровне представлена общей структурой дерева, а не какой-нибудь конкретной его вершиной. На каждом уровне порядок тестовых проверок управляется прагматической интуицией программиста, в которой находит свое отражение рассматриваемая ситуация; но при этом факты фиксируются в одном определенном порядке, который выбирается в соответствии с некоторой конкретной целью, что неизбежно приводит к отсутствию гибкости, отмеченному Винном. Кроме того, если бы можно было во имя гибкости избавиться от какого бы то ни было прагматического упорядочения с тем, чтобы получающийся в результате бесструктурный список очищенных фактов можно было бы ввести в машину (это могут быть факты о размерах и формах различных объектов физического мира и даже факты о возможностях использования объектов, представляющие собой их поддающиеся выделению функции), тогда при каждом вычислении пришлось бы решать, вводить или исключать из рассмотрения каждый факт, причем в явном виде, и машина захлебнулась бы в этом бесконечном процессе. Это не значит, что человек никогда не выделяет изолированные данные и не пытается найти их значение, стараясь согласовать их с уже имеющейся в памяти информацией. Именно это и составляет основу умозаключений Шерлока Холмса и других детективов; в незнакомой ситуации каждый человек ведет себя подобным же образом. Но даже в этом случае должен существовать какой-то более общий контекст, в котором мы ощущаем себя как дома. Если бы у нас на Земле очутился марсианин, ему, наверное, пришлось бы действовать в абсолютно незнакомой обстановке; задача сортировки релевантного и нерелевантного, существенного и несущественного, которая бы перед ним возникла, оказалась бы для него столь же неразрешимой, как и для цифровой машины,- если, конечно, он не сумеет принять в расчет никаких человеческих устремлений. Все мы знаем также, что значит запоминать и использовать некоторые данные в соответствии с некоторыми правилами в каком-то узком контексте. Например, мы делаем это, когда играем в такие игры, как бридж, хотя даже в этом случае хороший игрок запоминает данные в терминах намерений и стратегий и довольно свободно обращается с эвристическими правилами. Иногда мы также "проигрываем" в своем воображении возможные альтернативы, для того чтобы предсказать, что 233 может произойти в реальной игре, которая нам предстоит. Однако, когда нам приходится ориентироваться в незнакомом, чуждом для нас мире, или когда мы следуем правилообразным указаниям типа эвристик для повышения ставки в бридже, или когда мы моделируем в нашем воображении те события, которые еще не произошли, мы осознаем свое поведение - осознаем именно потому, что большую часть времени мы ничего подобного не делаем; утверждение, что мы все же производим соответствующие операции, но только подсознательно, представляет собой либо эмпирическое положение, в пользу которого не существует никаких подтверждающих его данных, либо априорное утверждение, базирующееся на той самой предпосылке, справедливость которой мы здесь оспариваем. Когда мы чувствуем себя в мире как дома, осмысленные объекты, включенные в контексты связей, в гуще которых мы живем, не образуют ту модель мира, которая хранится в нашей памяти или в нашем мозгу, а являются самим этим миром. Это может показаться вполне правдоподобным при рассмотрении общедоступного мира обычных стремлений, регулировки уличного движения и т. д. "А как насчет моего жизненного опыта,- можем мы услышать вопрос,-мое личное множество фактов - оно-то, уж конечно, находится в моем мозгу". Так кажется только потому, что этот мир все еще смешивается в нашем сознании с той или иной разновидностью физического универсума. Мои личные планы и воспоминания запечатлены в окружающих меня вещах точно так же, как и обычные, включенные в общественные связи цели людей. Мои воспоминания хранятся в хорошо знакомом мне внешнем облике этого стула или в том ощущении опасности, которое связано с уличным перекрестком, где на меня однажды напали бандиты. Мои планы и страхи уже встроены в мое восприятие, в переживание мною одних объектов как привлекательных, а других - как отталкивающих. На те "данные", которые имеют отношение к социальным задачам и целям, встроенным в объекты и участки пространства, окружающие меня, накладываются мои личные "данные", и они имеют такое же право считаться частью моего мира, как и первые. В конце концов, личное чувство опасности или заинтересованности не более субъективно, чем общие для всех людей человеческие стремления. Теперь нам становится понятно, почему, даже если под нервной системой понимать физический объект (своего рода аналоговую машину), энергетический обмен которого с внешним миром должен в принципе допускать описание в виде функции вида "вход - выход", предположение о том, что на уровне переработки информации человек в процессе восприятия может быть представлен в виде аналоговой вычислительной машины, точная 234 "входо-выходная функция которой воспроизводима на машине дискретного действия, вызывает сомнения и часто приводит к путанице. Вообще говоря, модель "вход - выход" не имеет здесь никакого смысла. Нет оснований полагать, что человеческий мир может быть разложен на независимые элементы; если бы даже это было так, невозможно было бы определить, что собой представляют эти элементы -"вход" или "выход" человеческого разума. Если эта идея кажется малоприемлемой, то только потому, что такое феноменологическое объяснение не согласуется с нашим традиционным картезианством, согласно которому физический мир приходит в столкновение с нашим разумом, что и приводит к организации последним окружающего мира в соответствии с прошлым опытом и врожденными идеями или правилами. Но даже у Р.Декарта нет той путаницы, в которой, по всей видимости, увязли современные психологи и исследователи, работающие в области "искусственного интеллекта". Декарт утверждает, что воздействующий на нас мир есть мир чисто физических движений, в то время как мир "в нашем уме" есть мир объектов, орудий, и т. д.; неясно только, как связаны между собой эти два мира. А в представлениях таких теоретиков "искусственного интеллекта", как М, Минский, картина мира очерчена гораздо более грубо: мир орудий в ней даже не появляется. С их точки зрения, разум воспринимает отдельные детали повседневного мира - так сказать, мгновенные снимки столов, стульев и пр. Затем эти фрагменты вновь подвергаются сборке- уже в терминах некоторой модели, построенной из других, ранее накопленных разумом фактов. Внешний мир, представляющий собой массу изолированных фактов, интерпретируется в терминах других изолированных фактов, хранящихся внутри нас и уже организованных с помощью безупречно составленного каталога (такой внутренний массив фактов строится каким-то образом на основе предшествующего опыта общения с этим фрагментарным миром). В результате внутренняя модель обрастает дополнительными деталями. В этом описании нет места для хорошо знакомого нам мира орудий, организованного в терминах наших намерений. М. Минский пытается развить этот машинный вариант картезианства до уровня философской системы. Он начинает с того, что дает вполне правдоподобное описание того процесса, который на самом деле отражает роль воображения: "Если некоторое существо может ответить нз тот или иной вопрос, касающийся гипотетического эксперимента, не проводя этого эксперимента в действительности, то оно тем самым доказывает, что обладает некоторым знанием о мире. Ибо его (sic! - Х.Д.) ответ на данный вопрос обязательно должен иметь вид закодированного описания поведения (внутри этого существа) некоторой субмашины, или "модели", соответствующей за- 235 кодированного описанию той ситуации в мире, о которой идет речь в заданном вопросе"* Затем М.Минский без каких бы то ни было объяснений или оправданий распространяет это правдоподобное описание функции воображения на любого рода восприятие и познание: "На вопросы о тех или иных объектах рассматриваемого мира можно ответить некоторым утверждением о поведении соответствующих структур в той модели мира, которая существует у того, к кому обращен вопрос"**. Таким образом, М. Минский оказывается вынужденным ввести формализованную копию внешнего мира- как будто, помимо объектов, побуждающих нас действовать, нам еще нужна энциклопедия, в которой мы можем посмотреть, где мы находимся и что мы делаем. "Структура человеческой модели мира совершенно отчетливо распадается на две части: одна из них имеет отношение к вопросам механического, геометрического и физического характера, в то время как другая ассоциируется с такими вещами, как цели, значение, социальные проблемы и т. п."*** Если для всякого знания требуется модель, то, разумеется, человеку нужна и модель самого себя. "Когда человеку задают вопрос общего характера, касающийся его самого, он пытается дать общее описание имеющейся у него модели своей натуры"**** . И конечно, если мы хотим, чтобы это самоописание было полным, нужно включить в него описание нашей модели, отображающей модель самого себя и т. д. М.Минский считает, что этот бесконечный процесс построения моделей самого себя является источником философской неразберихи, царящей в вопросах, связанных с понятиями разума, тела, свободной воли и т. д. Он не осознает, что "регресс в бесконечность" возникает потому, что он настаивает на введении моделей, и что это осложнение доказывает философскую непоследовательность его предпосылки, согласно которой мы никогда ничего не знаем прямо, а только посредством моделей. И вообще, чем больше задумываешься над этой картиной, тем труднее становится ее понять. Кажется, существует два мира: один имеет внешнюю структуру данных, а другой - внутреннюю, причем ни один из них мы не ощущаем в нашем опыте и ни один из них не есть ни физический универсум, ни тот мир орудий, в котором мы действуем в нашем опыте. Для физического универсума или для нашего мира взаимосвязанных объектов, по-видимому, места не остается; все занято некоторой библиотекой, * M.Minsky. Matter, Mind and Models. -In: M.Minsky (ed.). Semantic Information Processing, p. 425-426. ** Ibid.,p. 426. *** Ibid., p. 427. **** Ibid., p. 428. 236 содержащей описания универсума и человеческого мира, который, согласно этой теории, не может, однако, существовать. Отказ от этой теории в связи с ее непоследовательностью отнюдь не равносилен отрицанию того, что наш физический организм постоянно бомбардируется физической энергией, результатом чего и является наше восприятие мира через опыт. Отказ этот просто сводится к тому, что физическое преобразование физической энергии представляет собой не психический процесс и происходит не в терминах сортировки и запоминания подогнанных под человека фактов о столах и стульях. Естественно думать, что человеческий мир является результатом этого энергетического процесса и для того, чтобы быть воспринятым и понятым, человеческий мир не нуждается еще в одном механическом повторении того же самого процесса. Смысл этого рассуждения настолько очевиден и в то же время настолько труднодоступен для человека, воспитанного в картезианском духе, что, может быть, нелишне еще раз повторить его основные моменты, на этот раз вернувшись к конкретному примеру рассматриваемого нами смешения понятий. Как мы уже видели, Ниссер начинает свою книгу "Психология познавательных процессов" с изложения того, что он называет "центральной проблемой познавательных способностей": "Безусловно, существует реальный мир, мир деревьев, людей, автомобилей и даже книг... Но у нас нет непосредственного доступа ни к этому миру, ни к какому-либо его свойству"*. Как мы уже отмечали в гл. 4, уже на этом этапе суть вопроса безнадежно искажается. Действительно, существует мир, к которому мы не имеем прямого доступа. Мы не воспринимаем непосредственно мир атомов и электромагнитных колебаний {даже если вообще имеет смысл говорить об их восприятии), но мир машин и книг - это как раз и есть тот мир, с которым мы как раз и имеем дело в непосредственном опыте. В гл. 4 мы видели, что в этом месте Ниссер обращается за поддержкой к необоснованной теории, согласно которой мы воспринимаем "моментальные снимки", или данные органов чувств. Его последующие объяснения только усугубляют возникающую путаницу: "Физически данная страница представляет собой совокупность крохотных выпуклостей типографской краски, расположенных определенным образом на имеющей больший коэффициент отражения поверхности бумаги"**. Однако, уж если рассматривать это с физической точки зрения, то мы имеем перед собой движущиеся атомы, а не бумагу и выпуклости типографской краски. Бумага и выпуклости суть * U.Nеisser. Cognitive Psychology, p. 3. **Ibid. 237 элементы человеческого мира. Однако У.Ниссер делает попытку взглянуть на них с некоторой особой точки зрения, как если бы он был дикарем, марсианином или вычислительной машиной, которые не знают, для чего эти элементы существуют. Однако нет оснований полагать, что столь странным образом выделенные объекты и есть то, что человек воспринимает непосредственно (хотя, быть может, некоторое приближение к этому мироощущению можно найти в чрезвычайно отвлеченном состоянии ума, которое находит на специалистов по психологии познавательных процессов, когда они берутся писать книгу). В обычном психическом состоянии мы воспринимаем только печатную страницу. Вводимый У.Ниссером промежуточный мир, который не совпадает ни с миром физики, ни с человеческим миром, оказывается искусственным построением. Ни один человек никогда не видел этого жутковатого мира и ни один физик не найдет для него места в своей научной системе. Однако, как только постулируется его существование, мы неизбежно приходим к тому, что нам нужно каким-то образом воссоздать человеческий мир из этих обрывков. "На человека обрушивается шквал ежесекундно меняющихся раздражителей, которые мало чем напоминают как реальный объект, послуживший причиной их возникновения, так и объект опыта, который на их основе будет построен воспринимающим субъектом"*. ** Там же, с. 68. *** Там же, с. 71. **** См. там же, с. 33. 249 И действительно, без парадигмы неясно даже, что вообще считать фактом, поскольку факты вырабатываются в терминах конкретной парадигмы для интерпретации жизненного опыта. Следовательно, нахождение новой парадигмы есть своего рода скачкообразный переход того типа, с которым мы встретились у Кьеркегора: "Именно потому, что это переход между несовместимыми структурами, переход между конкурирующими парадигмами не может быть осуществлен постепенно, шаг за шагом, посредством логики и нейтрального опыта. Подобно переключению гештальта, он должен произойти сразу (хотя не обязательно в один прием) или не произойти вообще"*. Вот тут-то и становится совершенно ясно, что если представлять себе решение задач как простое накопление данных в запоминающем устройстве с последующей их сортировкой для достижения какой-то определенной конечной цели, то нам никогда не удастся отвести должное место этим фундаментальным концептуальным изменениям, А ведь именно такие изменения определяют то понятийное пространство, в котором вообще только и может быть поставлена задача и в терминах которого все данные без исключения приобретают свою релевантность и свою значимость, что и дает возможность решить задачу. Преобладающая над остальными концептуальная схема молчаливо подсказывает направление развития, точно так же как перцептивное поле направляет наше восприятие объектов. Наконец, революции культур представляют собой еще более фундаментальное явление, чем исследованные Т. Куном концептуальные революции. Зарождающаяся греческая философия, например, определила, как мы видели, некоторые взгляды на природу человека и на понятие рационального, подвергавшиеся тем или иным изменениям во всех последующих концептуальных революциях. С возникновением христианства не менее радикально изменяются представления о любви - возникли такие представления, которые были немыслимы в Древней Греции; в героизме стали усматривать признаки гордыни, а идеалом добродетели стала святая жертвенность. Эти революции культур наглядно демонстрируют нам, что (как одним из первых заметил Б, Паскаль) резкой грани между природой и культурой не существует (ведь даже инстинктивные потребности могут быть преобразованы и разгаданы в терминах парадигм) и что, следовательно, не существует жестко фиксированной природы человека. Человеческая природа действительно весьма податлива: не исключено, что и сегодня она снова находится на пороге изменения. Если парадигма вычислительной машины станет настолько * Там же, с. 191. 250 |